Від розвитку до виживання: Життя кримських татар під російською окупацією

Эта статья задумывалась как вводные тезисы по крымскотатарской проблеме на ее современном этапе. Их, особенно последний, можно и нужно обсуждать, критиковать - как список, так и их наполнение.

1. Политическая культура крымских татар: «народ-диссидент».

Крымские татары – вторая после украинцев государствообразующая нация нашей страны. У них было Ханство, равноценное Речи Посполитой и государству Хмельницкого; с 18 по 21 года 20-го века крымские татары пытались создать государственные структуры (Курултай), которые, как и Украина Грушевского, не устояли против большевистской экспансии. Игнорирование этого факта ослабляло нашу страну; положение нужно менять на уровне концепции преемственностей форм государственной власти в Украине.

Политическая культура крымских татар имеет ряд глубоких отличий от украинской, что обусловлено условиями ее формирования – ислам как культурная база, давление Российской, потом Советской империй, выживание после депортации, возвращение в Крым, где доминировали постсоветские практики. Это объясняет стойкое наличие в крымскотатарской среде, с одной стороны, гибкости в принятии навязанных правил игры и умеренную демонстрацию лояльности непреодолимой силе, но с другой - твердое осознавание своей идентичности, истории своего народа, понимание его целей – от простых, витальных, связанных с выживанием, до стремления к полноценной реализации нации в обретении государственности той или иной формы. «Функционер госаппарата» и «националист» - это не антагонисты, а разные формы политической практики крымских татар. Следует также учитывать, что крымские татары последние 200 лет существовали как меньшинство, что повлекло к формированию ряда черт национального характера, например, ценность образования и успехи в нем или же применение саботажа как средства борьбы. В этом наблюдется сходство политической культуры крымских татар со многими «внутриимперскими» народами, например, чехами или евреями, что автору статьи не раз говорили сами крымские татары.

В связи с этим долгое и, глядя со стороны, почти непоколебимое лидерство Мустафы Джемилева в крымскотатарской политике - явление необычное для крымских татар в историческом контексте и в какой-то степени противоречащее традиционной культуре крымских татар, в котором личная и групповая независимость является ценностью.

С момента текущей оккупации крымские татары вновь оказались в ситуации, когда вопрос выживаемости стал основным. Сопротивление дискриминации, но не только политической, а всеохватной – такова повестка дня для них и их социальных и экономических институтов. В тоже время методы подавления крымских татар российской властью тоже, с позволения сказать, традиционны и всего лишь расширяют и ужесточают методы украинских силовиков периода Кравчука-Януковича. Учитывая, что крымское СБУ было своего рода филиалом ФСБ, это естественно. Может быть, справедливо утверждать, что «крымскотатарская политика» Украины формировалась ФСБ; сейчас просто сдернуто покрывало с управления этим процессом из Москвы.

К концу прошлого года крымскотатарская политическая и религиозная жизнь представляла из себя далеко не простую и динамичную среду, имеющую как внутринациональный, так и внешний вектор активности. Сейчас преемственность явлений прослеживается, но изменившиеся базовые условия – оккупация Крыма Россией – многие проблемы и задачи отодвинули на второй и третий план, тогда как актуальными стали ранее совершенно невообразимые тенденции. Тенденции в двух словах такие: уровень угроз крымским татарам как политической структуре, нации и совокупности граждан достиг беспрецедентного уровня и исходят эти угрозы от мощной, никем не сдерживаемой силы, Кремля, не раз себя показавшего свою способность к масштабным репрессиям по отношению к отдельным этническим группам.

Если ранее национальная жизнь крымских татар имела пред собой целью максимальное расширение конкурентоспособности с фоновым, условно называемым «славянским», населением, представители которого контролировали государственный аппарат и от лица которого они занимали эти позиции, то сейчас речь идет о сохранении хотя бы некоторого количества ресурсов простого, витального, жизненонеобходимого характера, таких, скажем, как права на жизнь и личную свободу. Речь идет о возможности жизни в Крыму (что для крымских татар имеет огромную ценность), жизни на свободе и о защите от внеправового насилия представителей власти и\или преступников, покрываемых властью. В таких условиях порядок задач и условия их достижения изменились для крымских татар как нации и политической структуры кардинально.

2. Формирование политических институтов. «Политика» и «семья».

Политические и социальные структуры крымских татар отвечали тем нуждам и проблемам, которые нужно было решать. Меджлис взял на себя проблемы политической самоорганизации и продвижения «крымскотатарского вопроса» в украинскую государственную и муниципальную власть; Духовное управление мусульман Крыма возвращало ислам как институт и религиозные практики в зачищенное от ислама крымское пространство. В целом к началу 2000-х годов эти цели были достигнуты, а Меджлис и ДУМК сформировались как живые и эффективные механизмы. Можно было бы и лучше, но не стоит забывать, что масштабность проблем и силы сопротивления укоренению вернувшихся были слишком велики.

Важно еще и то, что рядовые крымские татары избрали путь не пассивного получателя услуг Меджлиса и ДУМК, а в личных и семейных экономических и социальных стратегиях ненавязчиво, но твердо заявляли о своей самоидентификации. Школьник выражал свое несогласие с коммунисткой-учительницей истории, его сестра овладевала украинским и английским языком, брат учился в турецком мусульманском колледже, мать основывала общественную организацию по сбору свидетельств о жертвах депортации. По количеству общественных организаций «на душу населения» крымские татары опережали, и далеко, как крымчан, так и украинцев вцелом, включая туда и наиболее активные крупные города.

Не менее важны и особенности семейных и родственных отношений крымских татар. Они в этом измерении гораздо большие «традиционалисты», нежели славящиеся этим украинцы. Обычно крымскотатарская семья имеет более чем одного ребенка и живут они тремя поколениями под одной крышей. Таким образом среди них чрезвычайно мало одиноких стариков, кстати говоря еще и потому, что оставшийся одним человек пожилого возраста должен был принят в семью ближайшего родственника, пусть даже это будет троюродный племянник – более того, голос этого старика будет весьма весомым во внутрисемейных диспутах принявшей семьи. Уважение к старшим – это не красивая фраза для крымских татар, и проявляется такое уважение даже при разнице в годах в 5-10 лет. Бывало, хоть и нечасто, когда решения имеющих внутринациональную или муниципальную власть крымских татар отменялись или существенно корректировались после того, как было выражено осуждение этого решения высказываниями стариков – когда такие решения касались сравнительно небольшой общины, например, поселка компактного проживания.

В результате некий условный крымский татарин встроен от рождения в сложную и динамичную структуру родственных и личных связей, которой он подчиняется и от которой ощущает поддержку. Он может рассчитывать на помощь брата, соседа, с которым встречается в мечети, одноклассника, друга брата, брата и друзей жены, жены брата жены, дядьев, друзей дядьев и соседей друзей дядьев – если такая помощь будет расценена как необходимая и обоснованная. Кроме того, при учете относительной немногочисленности народа такой тип социальности приводи к тому, что национальные политические институты и Меджлис не воспринимаются как далекий и чуждый проект, а как близкое, почти «семейное», «народное» дело.

3. «Недовольные» - от стукача до строителя Халифата.

Конкуренция политической и религиозной жизни крымских татар с большей степенью определенности появилась с началом 2000-х, что связано как с их развитием – из народа, первейшей задачей которого было укорениться на родной земле они перешли к этапу комплексной национальной реализации. С этим связано, скажем и то, что именно тогда базовое требование крымских татар – национальная автономия – стало все чаще фигурировать как во внутринациональном, так и внешнем дискурсе. Однако новые цели – «не выживать, а жить» – требовали новых решений, которые взялись решить конкурирующие с Меджлисом и ДУМК структуры, как политического, так и религиозного типа.

Кроме того, и это важно, что попытки ослабления Меджлиса и крымскотатарского движения как такового нарабатывались еще в местах депортации. Тогда применять их системно пыталось КГБ, а в Украине эту эстафету приняло СБУ. Агентура в национальной среде часто также проследовали в Крым из, например, Узбекистана.

Систематическая критика Меджлиса и его лидеров стало основной функцией организации «Милли Фирка». Ее обвинения таковы: «Меджлис недемократичен, его лидеры предали интересы народа и не отстаивают их в должной мере, они предатели и соглашатели».

В среде крымских татар, ставших депутатами или чиновниками, лоббистами интересов крымских татар и переговорщиками с спорах с властью, также сформировалось недовольство позицией Меджлиса как слишком радикальной, «не учитывающей положение простых людей». Эта группа имела совпадение интересов с крупными по крымским меркам бизнесменами, которые были озабочены безопасностью своего бизнеса и развитием его.

Другой конкурирующей структурой можно назвать группы организаторов и полевых командиров самозахватов. Последние, с одной стороны, имели прямое влияние на участников самозахватов, число которых доходило до тысячи готовых выйти на митинг, а с другой небезуспешно налаживали действенную систему легализации самозахватов и договоров с властью. Один из их аргументов: «Пока мы стояли на самозахватах, где был Меджлис?».

В религиозной среде тем временем оформились «неканонические» течения, прежде всего салафия и «Хизб ут-Тахрир», и если первые сравнительно безконфликтно добивались права проповедей в небольшой доле мечетей, то вторые вступали в долгие споры по исламской догматике, активно привлекали неофитов и, по крайней мере судя по той тревоге, которую демонстрировало ДУМК, представляло для него угрозу или постоянный раздражитель. Кроме этого, на исламские общины Крыма и даже роль лидеров мусульман Украины претендовали хабашиты и их лидер - муфтий Тамим из Киева.

На примере «Хизб ут-Тахрир» можно увидеть тенденции недовольства традиционными институтами крымских татар в их среде. Члены этого течения – несколько сот человек, в большинстве молодежь, - призывали соотечественников становится более религиозными, ставили под сомнение этническую самоидентификацию в противовес исламской, объявляли западную цивилизацию неправедной и несправедливой к мусульманам и демонстрировали желание быть включенными в ближневосточные и европейские сетевые исламские структуры. По типу акций и аргументации крымская группа хизбиев повторяла действия таких же групп в Западной Европе и были они, по сути, крымскими «европейскими мусульманами» по всем ключевым критериям. От прихожан мечетей ДУМК они отличались примерно так же, как общины «Свидетелей Иеговы» от общин УПЦ МП - с той разницей, что строили всемирный Халифат, а не алкали спасения при конце света.

4. Эрзацмеджлис и эрзацимам. Стратегии оккупационных властей и формы сопротивления им.

За последние полгода стало понятно, что в описанном виде политические и религиозные институты, структуры и группы крымских татар существовать в Крыму не будут (кардинально изменились условия и цели), а оккупационные власти считают, что и не должны. Стало заметно, что методы, которые использует оккупационная власть, в принципе не новы и составляют набор методов КГБ, развитый СБУ как его последовательницей, но обогащенный возможностями и крутостью ФСБ.

Как же и что изменилось?

В массовом сознании крымских татар отошли на второй план или сняты вообще разногласия прошлого. Так, самоидентификация «крымский татарин» возобладала над исламской – в тех случаях, когда намечалась обратная тенденция. Так же личные, корпоративные и групповые интересы стали проявляться со всей убедительностью, когда они понимаются как «предательство». В какой-то степени вернулись времена депортации и первые годы возвращения, что сопровождается у крымских татар острым чувством личной уязвимости, враждебности среды - как фонового населения, так и власти.

Меджлис как система вновь взял на себя функции и задачи главного и, наверное, единственного выразителя интересов крымских татар, причем эти интересы и нужды сместились до уровня выживания. В Крыму структуры Меджлиса перешли почти на подпольное положение, они работают не как формализованная, а как неформальная сеть. При помощи ряда бывших оппозиционеров, а теперь коллаборантов, готовится создание новой, подконтрольной оккупантам версии Меджлиса. «Меджлис в изгнании» - Джемилев, Чубаров и ряд других – с одной стороны должны вписываться как официальные представители «крымского народа» в госструктуры, а с другой сообщать о кризисном или даже катастрофическом положении крымских татар в странах с большой диаспорой, в странах запада и в международных организациях.

Происходят попытки демонтажа ДУМК – в виде поощрения, помощи и даже организации захвата мечетей иными течениями, в частности хабашитами. Салафия (которую в России называют ваххабитами) и Хизб ут-Тахрир перешли в подполье или эмигрировали. При помощи казанских мусульман создали Таврический муфтият, который, вероятно, должен занять место ДУМК и получить мечети. Задача, которая предстанет в таком случае перед оккупационными властями: найти имамов для нескольких сотен мечетей и убедить крымских татар в них ходить.

Вероятно, в обоих случаях, как с Меджлисом, так и с Муфтиятом, их «новые версии» должны выполнять демонстрационные, презентационные функции, а именно «полноту национальной и религиозной жизни крымских татар в российском Крыму». Адресат – мировое и западное сообщество, в меньшей степени россияне и крымчане.

Такую же, фиктивную задачу поставили и перед теми крымскими татарами, которые согласились кооптироваться во власть в виде депутатов или чиновников. О степени той отчужденности, которую они сейчас, вероятно, испытывают, говорят слова одного из общественных деятелей Крыма, в одно время поддерживавшего Ремзи Ильясова, в прошлом члена Меджлиса, согласившегося на место в первой десятке Единой России на выборах в Госсовет Крыма «Меня на улице останавливают и спрашивают, как я мог не разглядеть в нем мерзавца, предателя народа?»

Вместе с тем не стоит переоценивать степень радикализма крымских татар. Как говорилось, одной из черт их политической культуры была ее высокая адаптивность к неблагоприятным условиям, «врастаемость» крымских татар в процессы и структуры формальной и неформальной власти. Образно говоря, крымские татары замолчат, но не изменят мыслей. Потому не стоит на каждого крымского татарина, согласившегося на должность секретаря сельсовета навешивать ярлык коллаборанта. В крымскотатарской среде истинных коллаборантов ясно различают и не слушают их аргументов.

Сейчас на первый план будут выходить главные черты социальности крымских татар – широкие, сетевые и прочные родственные и дружеские связи. На их основе будет построена система взаимовыручки, информирования, оценки угроз и методов противодействия им. В условиях российской оккупации именно такая форма национального существования станет, вероятно, наиболее эффективной, да и вообще единственно возможной.

Матеріал підготовлено за сприяння фонду National Endowment for Democracy (NED)

крим татари україна